Проработав восемь лет со львами и выдрессировав за это время около тридцати пяти зверей, я решил расширить свои наблюдения над хищниками, попробовать свои силы с новыми животными.
Я подал творческую заявку на создание номера с белыми медведями. Дрессировка полярных медведей меня очень интересовала, так как все иностранные артисты-дрессировщики утверждали, что работа с этими животными гораздо более трудна и опасна, чем с любыми другими хищниками. Кроме того, я знал, что в советском цирке никогда не было дрессированных белых медведей и созданием такой группы никто не занимается.
Я получил семь полярных медведей разного возраста – от года до пяти лет. Часть из них была привезена с острова Врангеля, другая – из-под Архангельска. Мы «познакомились». Первым делом нужно было их назвать. Они получили следующие клички: Миня, Жак, Мориц, Петька, Бутуз, Чали, Мира.
В первое время моей работы с ними мне показалось, что большой разницы в характерах белых медведей и львов нет. Но впоследствии я убедился, что полярные медведи гораздо более наблюдательны, а главное – более фальшивы, чем все остальные хищники.
Имея дело, например, со львом, дрессировщик сразу видит перемену настроения зверя, его намерение перейти в атаку. Лев прижимает уши, поджимает хвост, начинает конвульсивно вздрагивать; зрачки у него расширяются, он рычит и приникает к земле, прежде чем броситься на дрессировщика. Не то белый медведь. Прежде всего, по выражению его морды вы не можете сделать никакого заключения о его настроении: вы видите перед собой белое пятно с тремя черными точками – нос и два глаза.
Мною был написан сценарий под названием «Во льдах Арктики». Сюжет его таков. Участники арктической экспедиции встречаются с обитателями Заполярья – белыми медведями. Белые медведи быстро завязывают с ними дружеские отношения, которые продолжаются в течение всего периода пребывания путешественников на льдине.
Медведи встречали нас. Мира брал за талию меня, Бутуз – Тамару Николаевну. Мы здоровались с животными, и каждый из нас «для первого знакомства» угощал медведя рыбкой.
Затем я говорил: «Ну, друзья, вы нам расскажете, чем вы здесь занимались, что поделывали». Медведи действием начинали показывать свое времяпровождение: один взбирался на большой шар, изображающий ком снега, и катался на нем, другой балансировал на брусе, сделанном в виде льдины.
После этого я приглашал медведей закусить. Медведи охотно принимали мое приглашение. Один из них тащил льдину, изображающую стол, два других приносили маленькие льдинки в виде стульчиков. Мы рассаживались вокруг стола. Я угощал медведей рыбой. Мира молниеносно проглатывал свою еду и немедленно толкал ко мне тарелку за новой порцией. Во время завтрака я просил Тамару Николаевну принести бутылку вина, чтобы угостить наших друзей. Тамара Николаевна приносила из палатки бутылку и ставила ее на стол. Один из медведей подкрадывался к столу и уносил бутылку с вином. Он шел на задних лапах в угол клетки и там с наслаждением высасывал «вино», то есть сладкую воду. Я просил Тамару Николаевну принести еще бутылку. Медведь Чали бежал вслед и по дороге старался отнять у нее бутылку. Но это ему не удавалось, бутылка благополучно водружалась на стол, и мы все «распивали» ее.
После завтрака я просил Миру запечатлеть нашу встречу на кинопленку. Он подходил к киноаппарату и крутил ручку, «снимая» группу медведей вместе со мной. Затем я обращался к медведям с просьбой проводить нас на аэродром. На манеже появлялись нарты, два медведя сами впрягались в них; один садился за кучера, и они торжественно увозили меня за кулисы.
Никогда нельзя понять, почему белому медведю приходит в голову произвести ту или иную агрессию. В связи с этим я вспоминаю случай, который чуть было не кончился трагически.
Во время работы ко мне подошел медведь Жак. Я, как обычно, дал ему кусок рыбы. Он моментально проглотил рыбу и вдруг схватил мою правую руку, стараясь втянуть ее к себе в пасть. Еще один момент – и я остался бы без руки. Я тут же дал ему сильную пощечину левой рукой. От неожиданности ошеломленный сильным ударом, медведь выпустил мою правую руку и упал. Поднявшись на задние лапы, он быстро закрыл морду обеими лапами и начал чихать. Потом убежал на свою «льдину», уселся на нее и продолжал обиженно чихать.
Это было настолько смешно, что зрители начали аплодировать, думая, что «так и надо».
Медведь Чали был страшный баловник. Он пользовался каждым удобным и неудобным случаем, чтобы затеять игру, по преимуществу с Тамарой Николаевной, которая баловала всех медведей.
Комический случай, доказывающий прекрасную слуховую память белых медведей, произошел в Ивановском цирке. Весь мой номер шел под тихую, плавную музыку, и только в финале, когда медведи уже впряглись в нарты, оркестр начинал бравурную финальную мелодию.
Однажды вечером на очередном представлении по какому-то недоразумению дирижер не переменил музыку на финал, а продолжал играть все ту же плавную мелодию, под которую шел весь номер. Два медведя впряглись, но, к великому удивлению, за кулисы меня не повезли, а, наоборот, снова выпряглись, подошли к краю клетки, поднялись на задние лапы и повернулись в сторону оркестра, как бы говоря: «Маэстро, музыка не та! Мы не можем так работать». Затем я в шутливой форме заметил дирижеру, что медведи просят сыграть музыку финала. Дирижер исправил свою ошибку, и медведи молниеносно бросились на свои места. Они снова впряглись в нарты, «кучер» сел на козлы, и мы торжественно уехали за кулисы.
В связи с тем, что для белых медведей необходима вода, для них был сооружен специальный бассейн на колесах, размером 6 х 3 метра и в полтора метра глубиной. Бассейн этот приставлялся вплотную к вагону-клетке, где находились медведи, так что все свободное время они могли проводить в воде, резвясь и играя. В летнее время в бассейн бросали много льда, что им доставляло особое удовольствие. Стоя перед бассейном, наблюдая за их игрой, я имел возможность досконально изучить характер и повадки зверей.
Можно было лишний раз убедиться в том, насколько белый медведь наблюдателен, внимателен и хитер. Как только кто-нибудь приближался к бассейну, медведь Жак моментально скрывался под водой, проплывая пространство, отделяющее его от решетки, и внезапно появлялся перед стоящим, размахивая лапами и обдавая его целым фонтаном брызг, так что любопытный уходил совершено мокрым.
После трех-четырехчасового купанья медведей переводили в клетки, где они обсыхали и спали. Часа за три до представления их опять выпускали в бассейн, чтобы они почувствовали себя освеженными и бодрыми. Затем они обсыхали, и перед самым выходом на манеж их посыпали бриллиантовым порошком: это под ярким светом давало полную иллюзию замерзших льдинок.
Кормили зверей свежей рыбой и хлебом.
Наблюдения за характером этих трудных зверей дали мне очень большой и ценный материал для моей последующей работы – для номера с тиграми, а затем и с бурыми медведями.
Позже эта группа медведей была передана в Ленинградский зоопарк.
В 1948 г., то есть спустя пять лет после того, как я расстался со своими медведями, будучи в Ленинграде, я решил пойти в зоопарк, чтобы посмотреть моих бывших питомцев.
Когда я спросил о медведе Петьке, директор зоопарка сказал, что Петька из-за своей свирепости находится в изоляторе: он «задрал» двух служителей, и к нему никто не рискует подойти ближе, чем на полтора метра.
Мы пошли к помещению Петьки. Я остановился в отдалении и окликнул его. Он узнал меня и подошел к решетке. Я приблизился, несмотря на все уговоры директора не делать этого. Чем ближе я подходил, тем радостнее вел себя Петька. Я подошел совсем близко и погладил его по морде, непрерывно ласково разговаривая с ним. Несмотря на свою свирепость, он даже не поднял лапы, чтобы ударить меня. Когда же я стал уходить, Петька, издавая жалобные звуки, не отходил от решетки. Казалось, он просил меня не уходить и «говорил», что он очень рад меня видеть.
Это лишний раз доказывает, насколько сильна у зверей зрительная и слуховая память, и, кроме того, подтверждает, что правильный подход в воспитании и дрессировке даже такого фальшивого зверя, как белый медведь, дает свои результаты. Доброе отношение, ласка, вкусовое поощрение остались в памяти медведя, несмотря на то, что по своей природе он был очень свиреп и, казалось, лишен всяких добрых чувств.
